Дарвиш и Майн Кампф

Мясо оккупанта станет моей едой. Начало 60-х

Последний инцидент или еще один "бой" между левыми и правыми в Израиле не остался не замеченным и пустил целую волну публикаций за и против свободы слова. В ход пошел и Арафат и Гитлер. Так же и с другой стороны вспомнили опять Германию и фашистов. На нашей "правой улице" восторг и ликование – Мири Регев и Авигдор Либерман дают прикурить левым "садомазохистам". Левым? Авигдор Либерман выступает за формулу "двух государств для двух народов". Он правый? Мири Регев начала свою карьеру министра культуры с крестового похода на арабский театр "Аль Мидан". Поход закончился запретом фильма Герца Франка на кинофестивале в Иерусалиме, что же до Аль-Мидана, то, как выяснилось, у министра культуры кишка тонка урезать им финансирование или запретить ту или иную постановку. Причем, обратившись к судебному советнику заранее, она бы это узнала прежде, чем начала воевать с ветряными мельницами и выставлять на посмешище себя и весь правый лагерь.

Что же до инцидента с армейской радиостанцией "Галей Цахаль", то вот у меня появились вопросы. И они не связаны с проблематикой свободы слова, они связаны с проблематикой подачи информации.

Итак, в программе "Университа Мешудерет" (Транслируемый университет) на этот раз речь шла о поэте, общественном деятеле, стихи которого чуть было не попали (!) в нашу школьную программу 20 лет назад и часть его стихов публикуется в утвержденной в прошлом году "Гражданской книге", учебнику гражданского права в средней школе в Израиле.  Этот человек – враг государства Израиль, пламенный поэт наших палестинских террористов Махмуд  Дарвиш.

В программе рассказывается о том, что Дарвиш считается палестинским народным поэтом, похоронен в Рамалле, его семья – беженцы, вернувшиеся в Израиль после войны за независимость (оказывается после войны за независимость Израиль разрешил беженцам вернуться) и он сам учился в Хайфе.

В программе рассказывают о его стихах, полных ненависти к Израилю, цитируют стих, написанный в начале 60-х, когда большинство арабского населения находилось под военным режимом, отмененным только в 1966 г. Леви Эшколем. Дарвиш является частью пан-арабской культуры, и символом культуры арабов живущих сегодня в Израиле(!) и в Иудее, Самарие и секторе Газы. В одной из цитат Дарвиш предлагает нам убираться отсюда умирать там, откуда мы пришли, и забрать с собой своих мертвых. Попытки студента араба, декламирующего стихи на арабском объяснить, что он не имел ввиду Израиль, а только поселенцев, выглядели довольно бледно. В этой программе Дарвиш был представлен тем, кто он есть – врагом.

Так что же побудило выступить Либермана против этой программы? Что же побудило лучшие умы наши выровнять ряды, взять под козырек и рвануться осуждать? Страх. Страх, что часть нашей молодежи не поймет, восхитившись стихами борьбы, нашей правой позиции. Страх, что часть нашей молодежи перейдет влево. Я скажу честно, я не читал Дарвиша, наверно и никогда не буду. Мне достаточно было услышать лишь один его стих, чтобы понять, что передо мной ярый враг.

Евреи народ книги, были им всегда. Мы гордимся тем, что сомневаемся, спорим, обсуждаем прочитанное. Наши великие книги построены на полемике. Из всех религий иудаизм был первый, поставивший целью знание. Наши тексты были возведены в разряд культа, святости. Это то, что спасло народ от внутренних потрясений. Мы никогда не боялись дать нашим детям всю информацию по тому или иному вопросу, зная, что они сами примут правильное решение.

Укрытие информации в истории других народов имели катастрофические последствия, когда эта информация всплывала. Так в Европе прошла реформация церкви, в России убили царя Александра II, произошла ленинская революция и перестройка. Арабская весна тоже произошла в результате информационного взрыва. Запрет на информацию, запрет на книги не способствует нормальному восприятию, вызывает недоверие и подозрение.

В этом году выйдет в свет "Майн Кампф". Власти Германии нашли оригинальный способ запретить эту книгу – они экспроприировали права на ее издание. Но у издательских прав есть срок, и он закончился. Автор этих строк уже читал ее. По интернету ходит перевод 1939 г. на русский язык. Прочитав некоторые части ее, я ужаснулся, насколько похожи порой некоторые выкладки в прессе, особенно русскоязычной, на части этой книги. Все, что касается беженцев в Европе, геев, палестинских террористов, идеи сплочения нации, борьбы против левых либералов. При легком редактировании редкие правые круги отказались бы от такого руководства к действию.

Это не значит, что правые движения следуют теории нацистов, однако, имей они доступ и изучив историю нацизма, чьей неотъемлемой частью является "Майн Кампф", они бы несомненно изменили свой подход к данным темам. Отсутствие информации заставляет нас наступать на те же грабли. Нас ожидает еще один информационный взрыв.

Возвращаясь к скандалу вокруг Либермана и Галей Цахаль могу только сказать, что замалчивание информации это не меньшая попытка манипуляции обществом, чем ее публикация. Информация, поданная радиостанцией актуальна и необходима. Еврейское общество должно знать, кто перед ним стоит и чего хочет добиться. Что же до политика с длинным рекордом манипуляций и идеей разделения страны на два гетто, то он заслуживает лишь скептического отношения.

Восставший из гетто

Алексей Викторов. http://www.jewish.ru/

04.07.2016

Он тайно учил детей, несмотря на все советские запреты. А потом пришли нацисты. И простой учитель Шолом Холавский, лишившийся после массовых расстрелов всех своих учеников, организовал в Несвижском гетто подпольный отряд сопротивления и устроил первое в Восточной Европе восстание в гетто, вдохновившее на борьбу с нацистами других узников.

История белорусского города Несвиж, стоящего в окружении стародавних лесов, озер и болот, богата на события. Здесь создавались архитектурные шедевры, свершались открытия и внедрялись ноу-хау – в частности, в серединеXVIII века местечковый еврей Евно Якобсон, промышлявший на жизнь починкой и изготовлением часов, изобрел счётную машинку, ставшую прототипом арифмометра. А учитывая, что первые упоминания о Несвиже некоторые исследователи усматривают еще в «Повести временных лет», то город неоднократно становился свидетелем смены правителей, границ и сопутствующих этому военных действий. Но, пожалуй, самые черные дни его истории начались в конце июня 1941 года, с момента оккупации города немецко-фашистскими войсками и создания здесь гетто. В память о погибших узниках этого гетто в городе воздвигнуты сразу четыре памятника, есть один и в Иерусалиме. Во многом памятники эти были установлены стараниями тех, кто все-таки смог выжить, но не смог забыть трагедию. Одним из них был простой учитель Шолом Холавский, ставший впоследствии крупнейшим исследователем Холокоста. Он же возглавил и восстание Несвижского гетто – первое на территории Восточной Европы и воодушевившее к сопротивлению многих других.

К началу Второй мировой Шолом Холавский, как уже говорилось, работал учителем в еврейской школе Несвижа. Правда, азы подпольной работы ему пришлось освоить еще до оккупации города немецкими войсками. Ведь после вступления в город Красной армии в сентябре 1939-го преподавание на иврите, равно как и общение на нем, были полностью запрещены. И два года Холавский в ряду других преподавателей – членов сионистской организации Хашомер-Хацаир (Молодая гвардия) – тайно продолжал обучение на иврите. Но 27 июня 1941 года город был занят немцами, а 30 июня создан и юденрат, который возглавил варшавский беженец, свободно владевший немецким языком юрист Магалиф.

Рядом с юденратом была организована биржа труда, и каждое утро евреи старше 15 лет приходили туда, чтобы получить направление на работу. Однако 30 октября 1941 года на рыночной площади города под предлогом проверки документов немцы собрали всё еврейское население – более четырёх тысяч человек. Окруженным эсэсовцами людям зачитывали фамилии, и услышавший свою должен был перейти на правую сторону площади, взяв с собой всех членов семьи. Зачитывались лишь фамилии специалистов: ткачей, портных, врачей, инженеров, строителей. По два человека каждой специальности. Так из общего количества были отделены лишь 585 человек. Остальных, разделив на две группы, повели к местам гибели.

Очевидец расстрела одной из групп Станислав Баранцевич в книге «Несвижские воспоминания» так описал эту казнь: «Накануне той карательной акции я получил приказ явиться утром с лопатой для выполнения повинности. Наша группа из десяти человек собралась в песчаном карьере, как мы думали, для погрузки песка. На месте мы неожиданно увидели немецких жандармов, литовских карателей и белорусских полицаев из БНС (отряд националистической организации «Белорусская народная самозащита»). В полдень из города вышла многочисленная колонна. Мы видели звезды на одежде людей. Полторы тысячи человек разного пола и возраста, с детьми на руках, шли смиренно и подавленно. Приговорённых к смерти людей подвели к краю ямы и заставили снять одежду и обувь. Затем им приказали спуститься на дно карьера и лечь ровными рядами, близко один к другому. Каратели совершали несколько коротких очередей из автоматов по лежащим людям. Следующая группа жертв должна была ложиться на предыдущий ряд убитых и раненых. И снова автоматная очередь, и снова новый пласт убитых… Карательная акция длилась до шести часов вечера. В каждом слое расстрелянных людей были живые и раненые, которые умирали от удушья под тяжестью последующих слоёв. Когда мы засыпали яму с казнёнными евреями, она шевелилась от конвульсий умирающих и раненых людей». Одновременно с этим в другой части города также звучали выстрелы, уносившие жизни узников второй группы.

Оставшихся в живых, среди которых был и Холавский, согнали в опутанную колючей проволокой территорию гетто размером 150 на 250 метров. Это была отдаленная, практически без жилых домов часть еврейского квартала, где находились четыре синагоги и молитвенный дом. Буквально через несколько дней, как все разместились, Холавский, которому после совершенных немцами убийств было некого учить, собрал в своем доме членов сионистского движения и предложил борьбу вместо смирения. Речь его перед собравшимися была такой: «Евреи! Мы отсоединены и изолированы от широкого мира. Возможно, не будет слышен ни один из наших криков. Мы можем быть последним существующим гетто и последними из евреев. Но мы будем бороться за наши жизни. Мы будем защищать гетто – землю страдания. Мы будем бороться, как последние евреи сражались за свою землю. Мы будем готовы – конец может прийти в любое время». В тот вечер в Несвижском гетто появился отряд сопротивления во главе с Холавским. Первоначально собрания проводились под видом только что созданного профсоюзного комитета. А так как почти все гетто состояло из ремесленников, то через время решения «профсоюза» признавал уже и юденрат, что несколько улучшило условия жизни в гетто. Глава юденрата Магалиф, конечно, был марионеткой в руках немцев, однако препятствий силам сопротивления, скрывающимся под видом профсоюза, не чинил.

Холавский же и его сподвижники разработали план отпора следующей нацистской акции уничтожения, в которой никто не сомневался. Вот почему в созданных тайниках ежедневно увеличивались запасы бензина и керосина, необходимых для поджога гетто и приготовления горючих смесей в бутылках вместо гранат. Те из евреев, кто работали на немецком складе вооружения, с риском для жизни добывали оттуда оружие и взрывчатку. А те, кто отслужили в армии или просто мало-мальски владели оружием, распределили между собой наиболее уязвимые места в ограждении гетто, которые они должны были оборонять. Остальные, абсолютно все без исключения, приготовили себе личное оружие: ножи, штыки, топоры, заточки. И если не каждый верил в спасение, то каждый готов был бороться, дав достойный отпор по сигналу, за который решили считать поджог стога сена на площади.

Тем временем гетто разрасталось. К первоначально отобранным ремесленникам присоединялись и прибывавшие группы евреев из окрестных деревень, беженцы из Польши и Германии. Они приносили с собой печальные вести о зверствах фашистов. Так, жители Несвижского гетто узнали, что в начале июля 1942 года было расстреляно все еврейское население расположенной неподалеку деревни Снов. А 17 июля каратели собрали на площади и евреев Городейского гетто. Людям приказали лечь на землю лицом вниз. Плакавших детей и тех, кто поднимал голову, забивали палками до смерти. Потом по людям стали ездить на грузовиках. Выживших расстреляли.

Расправу над узниками Несвижского гетто фашисты решили приурочить к годовщине вторжения в СССР. Периметр гетто был оцеплен полицией и эсэсовцами 21 июля 1942-го. Магалиф довел до евреев приказ немцев: «Остаться в стенах гетто лишь специалистам, остальным выйти для расстрела». Немцы даже не скрывали своих планов – напротив, коротали время, данное узникам для сборов, животно-первобытным улюлюканьем и непрекращающимися выстрелами в воздух, призванными окончательно сломить волю людей. Но вдруг на площади гетто вспыхнул стог сена. Через минуту огнем полыхали все дома, заранее заботливо облитые припасенным керосином. Валящий от них густой черный дым заслонял фашистам и их приспешникам весь обзор. А вскоре уже совсем неожиданно для немцев с чердака синагоги вдруг раздалась пулемётная очередь, вслед за которой, прорываясь через ограждение, бойцы сопротивления бросились в рукопашный бой. Под автоматным обстрелом они шли на врага с ножами и металлическими прутьями. Многие задыхались от гари, передние ряды падали от пуль, но за ними из-за дымовой завесы появлялись и бежали на убийц другие – осознававшие неизбежность смерти, но не боявшиеся ее. Ненависть к извергам в их глазах затмевала страх.

Бой продолжался целый день, и это были поистине «дантовские сцены». Из двух тысяч обитателей Несвижского гетто спаслись только 25 человек. Среди них был и Холавский. Уйдя в леса и присоединившись на время к партизанам, вскоре он возглавил и собственный боевой отряд, воевавший с нацистами в лесах в течение двух лет. Встретившись позже с Ицхаком Цукерманом, одним из руководителей восстания в Варшавском гетто, они сформировали движение, целью которого был поиск выживших евреев и помощь в их репатриации в Израиль. Сам Шолом Холавский репатриировался в Эрец-Исраэль в 1948 году, став учёным-историком с мировым именем и крупнейшим исследователем истории Холокоста на белорусской земле.

И хотя выжить в организованном им восстании удалось единицам, оно было первым на территории Восточной Европы. Весть о нем быстро разлетелась по другим гетто. В них тоже стали создаваться отряды сопротивления, и скоро похожие восстания прошли в Клецке, Мире, Тучине, Варшаве и Белостоке. И пусть силы всегда были не равны, а потери превышали число спасенных – люди погибали в борьбе, вносили свой вклад в уничтожение общего врага.